– Я могу сказать только одно, что в самолете найден не этот фотоаппарат, – наконец нарушил молчание следователь.

– Он жив! – невольно вырвалось у Савельевой.

Турецкий отметил, что в голосе Елены послышались не только радостные, но и мучительные нотки.

«Наверное, это можно понять, – подумал он. – Если его не было в самолете, для нее теперь встает сразу много вопросов: почему не было? Где он был тогда? И где находится сейчас?»

В этот момент раздался звонок в дверь – электрический птичий щебет. Елена Георгиевна пошла открывать.

На пороге стояла мать Савельева – высокая брюнетка с суровым выражением лица.

– Здравствуйте, Ирина Васильевна, – несколько напряженно сказала Елена Георгиевна. – Проходите.

Мать Савельева не ответила на приветствие. Чувствовалось, что отношения между свекровью и невесткой натянутые. Свекровь, помедлив, зашла в прихожую, но вдруг остановилась, увидев на вешалке чужую мужскую одежду. Она криво усмехнулась и уничтожающе посмотрела на невестку. Елена тут же приняла независимый вид, ясно давая понять, что ничего объяснять не собирается. И уж тем более оправдываться.

– Если Андрей окажется жив, он вернется к тебе только через мой труп! – жестко бросила свекровь Елене.

– А это уже буду решать я! И только я! – с тихой уверенностью парировала Савельева.

Две женщины еще несколько секунд с ненавистью смотрели друг другу в глаза. Елена холодно, с превосходством улыбалась. А свекровь – еле сдерживалась, чтобы не ударить ее.

– А вы зачем, собственно, пришли? – спросила Елена Георгиевна.

– Ни за чем! – выкрикнула Савельева, и Турецкий услышал, как громко хлопнула входная дверь.

Елена вернулась в комнату не сразу. Ей было не по себе: и потому, что произошла отвратительная сцена со свекровью, и потому, что Турецкий стал ее свидетелем.

– У вас не будет сигареты? – обратилась она к Александру.

Он протянул ей открытую пачку. Она дождалась, когда он поднесет зажигалку к ее сигарете, при этом с неприятным любопытством, бесцеремонно взглянула ему в глаза. Турецкий усмехнулся про себя. «Женщина в отчаянии, – охарактеризовал он Елену в этот момент, – однако держится молодцом!» Елена неумело затянулась. Угадывалось, что курила она редко.

– Можно и мне закурить? – спросил Александр.

Она кивнула, даже не взглянув на него. Турецкий закурил и поискал глазами пепельницу. Он нашел ее на журнальном столике возле двери в соседнюю комнату. Беря пепельницу, Александр мельком заглянул туда – это была спальня. Турецкого позабавили огромная медвежья шкура над большой двуспальной кроватью и повешенное на шкуре охотничье ружье. Что-то в этом было претенциозное и книжное.

«Как в чеховской пьесе, – подумал Александр. – Если ружье висит на стене в первом акте, то к концу последнего оно должно обязательно выстрелить!»

– Я читал протокол вашего первого допроса. Вы наблюдали момент катастрофы.

– Да, – недружелюбно ответила Савельева.

Видно, что сцена со свекровью сильно выбила ее из колеи.

– А почему вы в тот момент стояли у окна? – продолжал Турецкий.

Она взглянула на него более чем холодно:

– А это уже мое личное дело!

– Хорошо, – спокойно сказал Турецкий. – У какого окна вы стояли? Надеюсь, это не очень личный вопрос?

Турецкий понял, что перегибает палку, что чисто по-человечески он не прав. Он попытался войти в ее положение и представить, что у этой женщины несколько дней назад погиб муж и погиб на ее глазах. А теперь – может, и не погиб, а исчез, что было для измученного неопределенностью человека не намного лучше. Все это он понимал, но в то же время почему-то не чувствовал жалости к Савельевой. Может быть, потому, что накопилась усталость, или же оттого, что Елена Георгиевна немного раздражала его – чем, он еще не мог понять.

Она подошла к окну. Он встал за ее спиной чуть сбоку и уловил, как при взгляде в окно дрогнули ее губы. Женщина была на грани нервного срыва.

– Я должен повторно допросить вас здесь или в прокуратуре и задать вам несколько вопросов, касающихся вашей личной жизни. Поймите, все это может иметь отношение к исчезновению вашего мужа.

– Хорошо, – тихо сказала Елена. – Я стояла у окна, потому что делала это все шесть лет, которые мы живем вместе. И муж знал об этом. Он говорил, ему так спокойнее, когда я смотрю на взлет их самолета.

Она помолчала и вдруг произнесла:

– Вы знаете, он ведь не был летчиком.

– То есть? – Турецкий вопросительно взглянул на Елену.

– Он не любил летать. Представляете себе летчика, который боится высоты? – Она задумалась. – И вообще, мне кажется, он предчувствовал тогда, что должно что-то случиться.

Разбираться в женских предчувствиях Турецкому сейчас не хотелось, хотя по своему опыту он знал, что в них можно отыскать интересное и даже нечто полезное для следствия.

– Могу я попросить у вас стакан воды? – неожиданно обратился он к Елене.

Турецкий давно уже ощущал сухость во рту от водки, выпитой в кафе с Сабашовым.

– Нет, – быстро произнесла она – раньше, чем подумала, но тут же в замешательстве добавила: – Извините, я сейчас.

Она прошла на кухню, налила воды из чайника, вернулась. Турецкий протянул руку, чтобы взять стакан. Но Елена Георгиевна демонстративно поставила его перед ним на стол.

«Или она очень странная, или я ей жутко отвратителен», – подумал Турецкий и решил, что на сегодня его работа закончена.

И тут Елена резко наклонилась вперед, закрыв лицо руками. Мгновение она сидела неподвижно и вдруг заплакала навзрыд.

Это была настоящая истерика. Вначале Турецкий попытался привести ее в чувство с помощью воды и валерианы. Потом он сильно встряхнул ее, но и это не помогло. Из ее груди вырывались тяжелые и неестественные всхлипывания. Турецкий потащил Савельеву в ванную и не церемонясь подставил ее голову под струю из-под крана. Задыхаясь от попадающей в нос и рот воды, Елена неровно задышала, спазмы привели ее в себя. И она заплакала уже с облегчением – не сдерживаясь и не стыдясь.

– Ну, тихо, тихо, – поглаживал ее по плечу Александр.

Ему было странно возиться с этой женщиной. Но ситуация была настолько необычной, что дистанция между Турецким и Еленой быстро таяла.

– Не уходите, – цеплялась она за него руками, с трудом понимая, что с ней происходит и пугаясь этого все больше и больше.

Потом она впала в оцепенение. Попросту превратилась в безвольную куклу.

Турецкий помог ей лечь в постель. При этом Александр не чувствовал никакого неудобства и неловкости. Он ощущал себя кем-то вроде врача, оказывавшего экстренную помощь.

Когда Елена затихла в кровати, Александр устало потер глаза.

«Во денек, – подумал он. – Лучше бы я вызвал ее в прокуратуру».

Но в глубине души он не жалел, что оказался здесь.

Турецкий не мог вспомнить другого случая в своей профессиональной деятельности, когда бы он так искренне успокаивал свидетельницу.

Наконец Елена заснула. Он взглянул на нее – губы по-детски расслаблены, чуть подрагивающие веки, временами учащенное дыхание. Спящая, она показалась ему беззащитной, жалкой девчонкой, совершенно растерявшейся перед этой жесткой и непонятной жизнью.

Турецкий долго сидел и смотрел на Елену. В какой-то момент Александр почувствовал, что напряженно рассматривает обозначившуюся под майкой форму груди.

«Все, приехали», – сказал Турецкий и быстро ушел, захлопнув за собой входную дверь.